Исчадие рая - Страница 75

– Я, разумеется, кто же еще. Немедленно позови Раису.

– Саша, где ты? – Собеседница была явно в невменяемом состоянии, но он легко и быстро объяснил это тем, что долгое его отсутствие и история с Рокотовым, очевидно, совершенно доконали жену, и она призвала на помощь всю родню, как поступала почти всегда, чувствуя, что не может справиться с ним своими силами.

– Слушай, отцепись. Говорю тебе, позови к телефону Раю, это очень важно.

– Рая умерла, Саша, – сдавленно, словно слова эти давались ей с огромным трудом, после долгой паузы, отозвалась женщина.

– Что ты сказала, Дина?

– Рая умерла.

– Как?

– Если ты имеешь в виду от чего, то я скажу тебе, Саша, – от горя и потрясения. От оскорбления… – Ее голос крепчал, перемежался с истерическими всхлипами…

Она явно настроена была на длинную обличительную тираду. Но ему необходимо было срочно узнать подробности этой очередной смерти. Возможно, то обстоятельство, что сейчас речь шла о смерти его жены, он просто еще не осознал, а возможно, подсознание, четко сориентированное на решение одной-единственной задачи, отсекало от восприятия всю прочую информацию.

– Послушай меня, я приеду через тридцать минут. Слышишь? Я немедленно еду домой. Но скажи мне: от чего она умерла?

– Кому ты нужен здесь, предатель, трус, подлец…

– Дина, я очень прошу тебя, скажи мне: от чего умерла Рая? – Он говорил с ней медленно, едва ли не по слогам выговаривая каждое слово, как с маленьким ребенком или тяжело больным человеком, и это возымело действие.

– Сердечный приступ. Сердце, сердце у нее не выдержало всего.

– Где, дома?

– Нет, в салоне, она принимала успокаивающую ванну… Она хотела успокоиться, она думала, что сможет справиться, как всегда…

– Дина, слушай меня внимательно. – То, что сейчас он должен был донести до сознания совершенно потерянной от горя женщины, притом заставив ее немедленно начать действовать, было настолько важно, что Егоров резко встал с кровати и сделал стремительный нервный шаг в сторону окна.

И тут произошло неожиданное, в первые секунды он даже не обратил на это внимания – где-то в глубине его груди вдруг возникла крохотная болевая точка, словно кто – то изнутри резко вонзил в тело тонкую иглу. Точка стремительно разрасталась, через доли секунды она была уже размером с маленький шарик, потом – шар оказался величиной с бильярдный, но продолжал расти. Он заполнил уже все пространство грудной клетки и теперь пытался вырваться за ее пределы, разрывая ткани и выламывая кости. Боль росла пропорционально и через минуту после укола невидимой иглы была нестерпимой. Потом шар, очевидно, добился своего и, разломив грудную клетку, стал расползаться по всему телу, заполняя дикой, нечеловеческой болью диафрагму и легкие, горло… Он почувствовал жестокое удушье и последним, отчаянным усилием воли вцепился холодеющей рукой в тугой узел галстука, как будто причиной смертельного спазма был именно он.

Постучавшие в дверь апартаментов оперативники и следователь прокуратуры, прибывшие несколькими минутами раньше в заведение «5005», обнаружили на ковре возле кровати распростертое мужское тело, лежащее ничком. В одной руке, неестественно вывернутой в сторону, мужчина все еще сжимал корпус мобильного телефона, по которому, очевидно, разговаривал в момент падения.

– Это и есть Александр Егоров? – невозмутимо поинтересовался у рослого секьюрити, маячившего в дверном проеме, молодой опер, одеждой и повадками более смахивающий на средней руки бандита.

– Он, – коротко подтвердил охранник.

Опер склонился над телом, бесцеремонно развернул голову Егорова, профессионально нащупал артерию на шее.

– Поздравляю, Михалыч, – обратился он к следователю прокуратуры, с интересом разглядывающему убранство апартаментов, – у нас с тобой уже два трупа.

Смерть Бунина Лариса пережила тяжелее, чем можно было предположить, да и сама она никак не ожидала от себя столь острой и болезненной реакции, настолько сильной, что даже организацией похорон вынуждены были заняться ее родители, верная Татьяна и несколько новых друзей, из числа тех, кому Лариса смогла оказать необходимую, а порой и спасительную помощь. Теперь они с готовностью, искренне переживая по поводу гибели ее мужа, принялись за дело, не ведая обо всех перипетиях Ларисиной семейной жизни и не имея ни малейшего представления о некоторых особенностях личности покойного. Совсем иные чувства испытывали родители Ларисы и в несколько меньшей степени – Татьяна. Все трое были, безусловно, слишком порядочными людьми, чтобы позволить себе радоваться по такому поводу, но чувство явного облегчения оттого, что из жизни близкого и любимого ими человека исчез навеки постоянный источник всяческих бед и несчастий, переполняло их души, и, оставаясь одни, они говорили об этом вслух, не стесняясь в том признаться друг другу. К этому примешивалась, безусловно, и благодарность судьбе за своевременность расплаты: зло оказалось наказанным много раньше, чем это происходит в большинстве случаев, когда основные фигуранты событий, и тем более безвинные жертвы злодеев, уже пребывают в ином мире, где, по утверждению посвященных, нет места земным чувствам и эмоциям. Оттого и рождается иногда в людских душах тягостное ощущение вселенской несправедливости и того, что отъявленных подлецов отчего-то не настигает кара Господня.

Для Ларисы настроения близких не были секретом, хотя никто из них не обронил при ней и слова по этому поводу. Она не сердилась, признавая в душе их правоту, но сама так думать и чувствовать не могла – слишком долго Бунин был для нее центром мироздания, единственным мужчиной и просто любимым человеком, в конце концов.