Исчадие рая - Страница 4

Теперь все было не так. Все изменилось, причем в самую худшую сторону. Да, проснулась она, и день приветливо улыбается ей в распахнутое окно, но только очень коварная и обманчивая она, эта улыбка, потому что день этот не принесет ей ничего хорошего. А почти наверняка добавит еще пригоршню горя к тому безмерному, страшному, мучительному, что и так переполняет до краев и терзает нещадно ее маленькую душу. Да, все изменилось теперь.

В ее короткой жизни вообще многое уже успело поменяться. Перемены эти были самые серьезные, преображающие не что-то там отдельно взятое, а всю жизнь, целиком, решительно и самым чудным образом. По это всегда были перемены к лучшему.

Надо сказать, что Лена, будучи совсем еще маленькой девочкой, всегда очень хорошо знала, почему происходят перемены в ее жизни, и перемены эти замечала и чувствовала очень остро. Правильнее, впрочем, будет сказать не «почему происходят», а «от кого исходят». В том смысле, что все перемены в короткой Лениной жизни всегда были связаны с одним-единственным человеком. Человек этот был ее отцом. И поскольку перемены, как было уже сказано, всегда преображали жизнь Лены только к лучшему, отца она любила безумно. Впрочем, так думала она, будучи совсем маленькой девочкой, в том возрасте, когда обязательный как корь детский эгоизм достигал своего пика. Позже, когда он неизбежно, как любое временное явление, пошел на убыль, она даже устыдилась этого, почувствовав себя виноватой перед отцом за свою невольную, бессознательную меркантильность. И от этого любовь ее еще более возросла. Теперь она до краев заполняла ее душу, заслоняя собой все прочие чувства, коих в душе Лены Егоровой умещалось немало. Но все они были как-то во-вторых. Во-первых было чувство огромной, нежной, беззаветной любви к отцу.

Лена Егорова росла очень чувствительным человечком, остро переживающим то, что другие дети, как правило, вообще не замечают. Потому так памятны были ей происходящие доселе перемены.

Она родилась в семье очень бедной, влачившей почти нищенское существование, и слишком рано с точки зрения законов развития человеческой, и детской в том числе, психики осознала этот плачевный факт. Противоестественно рано. Более того, осознание это заставило ее не по-детски остро ощутить неполноценность своей семьи, а значит, и свою собственную и от этого жестоко страдать. Определенно, Лена была не совсем обычным ребенком.

Родители ее были в ту пору очень молоды. Лена родилась, когда они еще учились на пятом курсе в одном институте, на одном факультете и даже в одной группе. Семейный бюджет, таким образом, складывался из двух стипендий и составлял в сумме всего восемьдесят рублей. Шел год одна тысяча девятьсот восемьдесят второй – сумма по тем временам была катастрофически мала. При этом оба ее родителя были отнюдь не сироты и нельзя сказать, что бабушки и дедушки Лены были людьми неимущими или монстрами, отвернувшимися от собственного потомства. Не возражали обе семьи и против раннего брака своих отпрысков, которые, познакомившись на первом курсе, к окончанию третьего отправились под венец. Просто обстоятельства сложились таким несчастливым для молодой семьи образом, что родители обоих супругов оказались людьми исповедующими одни и те же принципы. Суть этих принципов заключалась в том, что человек, решивший создать семью, стало быть, достаточно созрел для того, а посему обязан эту семью содержать. Сами они прожили почти одинаковые жизни, что было в общем-то и немудрено в стране, обожавшей всех строить по ранжиру и росту и превыше всех прочих достижений общественного строительства почитавшей равенство. Посему старшее поколение одинаково рано было лишено родительской опеки и выживало самостоятельно осваивая целинные земли и неся вахту в далеких северных гарнизонах. Достаток приходил постепенно, был напрямую связан с ростом по службе (слово «карьера» в ту пору было скорее ругательным и вряд ли уместным), посему к каждому новому его проявлению – будь то новая квартира, автомобиль, кухонный гарнитур или цветной телевизор – относились трепетно, как к чему-то данному единожды и на всю жизнь. Причем и не данному вовсе, а заработанному тяжким, изнурительным трудом.

Та же ситуация складывалась и с денежными накоплениями – их хранили на сберкнижках, скрупулезно подсчитывали набегающие проценты и думать не смели воспользоваться хотя бы рублем. Посему мысль поделиться чем-либо из накопленного за годы жизни и, по существу, определяющего степень общественного признания семьи и положение ее в социуме, даже не приходила родителям обоих супругов в голову. В то же время существовали устойчивые традиции, соблюдение или нарушение которых тоже говорило о местоположении «ячейки» на социальной лестнице. Следуя им и не желая принижать свой общественно-значимый уровень, родители «сбросились» и приобрели молодым однокомнатную квартиру в новом, отдаленном, но довольно престижном районе Москвы. Один из отцов, ожидая очереди на новенькие «Жигули», счел для себя возможным распрощаться со старым «Москвичом». Передано и куплено было также кое-что из мебели, посуды и электроники – на этом программа обеспечения молодого поколения была выполнена. Разумеется, сердобольные матери периодически подбрасывали молодой жене банку домашнего варенья или маринованных огурчиков, делились свежеиспеченными пирогами или раздобытой по случаю колбасой «салями». Отцы же предпочитали исподволь сунуть молодому супругу десятку-другую с премии или какой-нибудь халтурки, но все это было от случая к случаю. Стабильный же доход молодых равнялся восьмидесяти рублям, и это было все, на что они могли твердо рассчитывать. При условии, разумеется, что успеваемость их будет соответствующей – иначе был риск лишиться и этого.